...Элен ворвалась как вихрь, запихнула все мои пожитки в чемодан и потащила его и меня к ней домой.
Завтра Le Quatorze Juillet, надо готовиться – тараторила она, и я не понимала ее возбуждения. Назавтра я поняла всю значимость этого праздника (день взятия Бастилии) для ее романтически революционного настроя и ее друзей -соратников.
Элен закончила перевод книги и получила большой гонорар. Решительно была готова загулять. Сегодня я бы определила ее характер как гипертимный или чокнутый - она пребывала в постоянном возбуждении, на взводе. Сексуальность, энергия так и бушевали в ее поле. Она фантазировала вслух. И в ее планах была я - это так странно было для меня, растерянной девочки эпохи Перестройки - я просто таяла от спутанных чувств. Элен предлагала развлечения на выбор – то ли съездить в ее любимый музей технологии, то ли в любимый сад Багатель ( в переводе «пустячок» – и там прекрасный розарий).
Закинув мои чемоданы, мы поехали покупать ей кроссовки. Я в первый раз видела белые дутенькие кроссовки «найк», и удивлялась, что их можно запросто носить на улице, а не только в спортивном зале. Для меня спортивная обувь тогда ассоциировалась только со спортом. Во мне боролись противоположные идеи и интроекты: фи! девушка должна ходить в босоножках... А через год я сама шокировала подруг спортивной обувью. Для меня это до сих пор некоторый внутренний вызов и эпатаж выйти в кроссовках, которые, кстати, уменьшают для окружающих мой возраст.
Я не сводила глаз с Элен и имитировала микродвижения, запоминала каждодневные практики (социологический термин) этой восхитительной француженки. Меня привлекало в ней абсолютно все и я потихоньку мимикрировала. Она же безапелляционно и менторским тоном меня поучала, а я слушалась и все зазубривала наизусть – мы дополняли друг друга и, похоже, обоюдно получали кайф.
Мне нравились все французские фишки и штучки и я понимала нашу тотальную непохожесть – мы спотыкались на каждой мелочи, обнаруживая, что мы непохожи и все у нас отличается. Само собой разумеющееся ставилось под сомнение и от этого было очень весело и прикольно.
Я очень интенсивно образовывалась с утра до вечера. Впервые увидела депилятор «Филипс»: «после депиляции этим супер депилятором волосы не растут» - и этому заявлению было невозможно не поверить. Я ужасно боялась, но сбрила полосочку своего белесого пушка на ноге – и прикольно, до сих пор на этой полосочке ничего не растет – вот как я ей поверила, что приказала телу.
От нее я узнала про тампоны и нормальные прокладки, французскую музыку и французских артистов, французских социалистов и модельеров, студенческое политическое движение и французских художников, французские деликатесы и французские вина. Вскоре у меня были платья как у нее, прическа с хвостиком подколотым к затылку крабом и вылезающими растрепанными волосинками у у висков как у нее; с утра мы заходили подушиться одинаковым парфюмом в магазин типа ривгош, мне нравился ее выбор еды и долгое время после Франции я старалась питалась как она. Мне нравилось ее отношение к жизни и весь ее стиль.
День взятия Бастилии – помпезный национальный праздник Франции. Запомнились неимоверная суета, как мы прорывались через толпу зрителей к военному параду, как удалось даже посидеть на каком-то военном транспорте с солдатами, помню еще видела красивые самолеты. Все это, конечно, ужасно напоминало демонстрации 7 ноября и 1 мая и не откликнулось в моей душе. Все же остальные были ужасно возбуждены и суетились безмерно - мы постоянно куда-то бежали по Елисейским полям, с кем-то встречались. Помню прекрасную летнюю погоду, много зелени и веселых французских солдат. Очень красивое мини платье красивой Элен.
Мне прицепили кокарду – милую розеточку из лент французского флага. Гуляния, концерты, много людей, кафе. Через некоторое время с разными знакомцами Элен мы пошли к ней большущей толпой. Было человек 8 одноклассников и однокурсников Элен.
В однокомнатной квартире Элен на шикарной улице Rue de Rivoli по периметру укреплены стеклянные полки, на которых красовались артефакты из Марокко или Алжира, статуэтки и маски африканской тематики, - там ее отец, профессор математики Сорбонны, читал в течение многих лет лекции. Стола не было. Сделали пикник на ковре на полу. Разложили простынь. Среди этой молодежи были те, кто называл себя буржуа. Было много разговоров взахлеб, я не могла уследить, голова шла кругом от французского. Но я поняла, что политические и социальные пристрастия друзей отличались. Среди ребят был Ахмед или Ашот. Я приняла его за выходца из СССР и надеялась с ним поговорить по-русски, но не тут-то было. Мы пошли на салют почему-то только с ним вдвоем. Он мне купил розового поросенка в юбочке. Мы катались на каких-то каруселях и гуляли по центру Парижа. Ахмед или Ашот оказался иранцем из богатой семьи – у него была машина – и он меня подвез. С ним было весело. Он был неимоверно красив, притягателен и внимателен. На следующий день Элен сказала, что он звонил и составил план моего пребывания и еще она рассказала, как нелегко вырваться из под его опеки, что, мол, он девушке не даст шагу ступить самостоятельно, и это ее опыт и ее подруги Софи. Она мне в красках рассказала об их французских страстях. Я отказалась от его предложений. Хотя меня так и тянуло, просто ныло внутри и мутило от желания. Ох уж эти восточные парни с мощной сексуальной энергетикой.
На пикник я выложила икру и шпроты. Никто никогда не ел этого в компании. Только пара человек рискнула попробовать. И этих я запомнила. Это как раз те, кто называл себя буржуа. Я потом побывала в 3 буржуазных домах. Меня впечатлило. Но все равно я была предана демократичной и простой Элен. Все остальные были для меня очень сложны. Вот, например, Жан. После гулянки ночевать остался только он. Он был геем. И для меня это был еще один потрясающий новый опыт знакомства с другим миром, гамма противоречивых чувств.
С Элен мы еще погуляли дня 2-3 – ездили в музеи и аквапарк, гуляли по городу и катались по Сене, тусили у друзей и с друзьями в Париже и пригородах, и вот Элен засобиралась в Руан. Я напросилась с ней. -Ты уверена? - Да. Она купила билеты на ТЖВ и мы помчались на ее виллу недалеко от города Руан или Дьепп. Меня впечатлил просторный богатый дом, много воздуха и солнца. Прекрасный сад где Элен писала свою диссертацию. Погреб – забитый мясом и припасами и рядами винных бутылок лежащих в ячейках. Мы ели мясо (бифштексы с кровью на гриле) с горошком и без конца пили красное вино. Элен водила меня по деревне. Утром мы покупали парное молоко и яйца. Я с большим интересом ходила в гости к соседям – и в богатые, и в бедные дома.
И вот случайно мне в ухо кто-то залетел - вызвали врача - мне выписали чек за осмотр 100 франков. Я не знала, что делать, но Элен выписала свой чек и сказала, что ее страховка ей покроет. Еще на такую же сумму нам продали лекарств – 2 упаковки – и я не понимала, почему мне надо есть лекарства, если мушку вытащили. Я вдруг загрустила и затосковала. Элен сказала, что она это предвидела и поэтому она так настойчиво спрашивала про твердость моего решения уехать из Парижа. Она была сердита. Я была расстроена. Мне было больно и страшно потерять расположение Элен, от которой я зависела, и к которой очень привязалась. Элен для меня была мощным социальным лифтом – я прилепилась к ней, восхищалась ей, копировала ее и менялась , социализировалась очень быстро и успешно. Все-таки Элен купила мне билет на ТЖВ и через несколько часов я была в Париже.
Я позвонила Бруно и попросилась пожить еще у Жана. Он разрешил. Консьерж дал ключи. После такой движухи с Элен, вкусной и обильной еды, в квартире на boulevard des invalides было пусто и голодно. Вскоре случился инцидент. Толстый потный рыжеволосый мужчина лет 35 позвони в дверь и стал наезжать, что ему мешает работать над книгой певица. Кто-то поет. И, наверное,-считал он, что это оперная певица я. Он вошел в комнату и стал искать инструмент или ноты. Дверь была нараспашку. Я струсила и хотела бежать, но было неловко оставить квартиру друзей. Я думала звать соседей. Но мужчина сказал, что он обошел все квартиры и никого нет, кроме меня, значит я пою. Я выстраивала план побега – консьерж сидел через двор. Вдруг он замолчал и посмотрел на меня своими свинячьими глазками и задышал, а толстые яркие губы открылись, - у меня началась паника, бросила в пот. Зачем-то я говорила по-французски, что я представитель России и приехала по приглашению правительства, я по обмену, обо мне знают в посольстве. Он подходил ближе. Я сказала, что мне надо позвонить. Я набрала телефон Элен в Париже. И о чудо, она сняла трубку, я по-русски умоляла ее выдворить этого мужчину. Я так и не узнала, что она ему сказала. Но он ушел. Сказав, в какой квартире его можно найти если что. Я упала вся мокрая на кровать. Элен приехала через час. И игриво меня расспрашивала про мужчину. А у меня был шок. Я попросила не рассказывать никому, ни друзьям, ни мужу. Она еще несколько раз вспоминала этот случай и подмигивала и во время моего следующего приезда через год. Она не знала, насколько отвратительным был тот тип. Сейчас я думаю, что стоило бы узнать подробности – может, он приличный был и, действительно, искал скандала с певицей.
О Боже, Элен вернулась из-за меня. Как же она со мной возилась, а?!! Элен сказала, что будет жить в Париже, а я , если что до отъезда, буду ей звонить. Вскоре позвонила Барбара, знакомая мне уже подруга Элен, из буржуа, и пригласила погостить у нее.
Барбара жила на Quai d'Orsay. Ее семье принадлежал этаж в доме на берегу Сены метров 300 квартира. Я пожила несколько дней до отъезда у нее. Родители с младшей сестрой уехали на Лазурный берег. Она собиралась к ним, как только закончится практика в вузе. Она работала экскурсоводом в музее и тоже писала диплом бакалавра. Она готовилась быть учителем французского языка и литературы для детей с ментальными отклонениями или с задержкой в развитии. Ее младшая сестра как раз была с такими отклонениями и Барбара много с ней занималась. Барбара утром уходила на работу, я вставала, завтракала и слонялась по квартире. Потом к обеду приходила Бабу(короткий вариант имени) и мы общались, вечером приходили ее друзья,- и я была всегда в центре внимания, они меня расспрашивали про Россию, про мою жизнь, про образование, про Петербург, про работу (я работала журналистом) - и мы пили папины коньяки, ели всякие вкусности, которые приносили гости. Я спала в комнате ее сестры и, похоже, у нее случилось наложение образов, мне кажется, она видела во мне отсутствующую сестру. Барбара следила за моим произношением, давала уроки французского и несказанно радовалась моим успехам. Как-то она спросила не хотела бы я остаться у них жить и учиться в Париже, в вузе, где я только захочу. Ее старшая сестра была директором одной интересной мне школы – не буду называть, она до сих пор там. Мы встречались с ней и, казалось, договорились. Пару лет до этого в Италии я очень удивилась, что один наш мальчик остался учиться в Италии. Конечно, это родители из центральной Ленинградской газеты помогли, но тогда мне казалось, что это он сам. Главное, найти спонсоров, а учиться там легко – говорили мне родители того мальчика. И вот я понимала, что спонсоры и для меня нашлись. Если бы она внятно сказала, что они хотят взамен, может, иначе бы сложилась моя судьба.
У Барбары уже тогда в начале 90-х был ноутбук, Интернет и е-мейл. Это было безумно интересно. Барбара звала в Ниццу. Мы слишком болезненно простились. У меня недалеко жил еще один знакомый Андре при церкви, и я поехала к нему. Мы тусили на острове Сите, ходили по церквям и музеям современного искусства и на следующий день надо было уезжать. Таких насыщенных и близких (даже болезненно близких и удушливых) контактов за такой короткий промежуток времени у меня больше не было еще лет десять. Я приехала через год на целый семестр и никого кроме Элен (которая была в Америке, но дистанционно все равно многое сделала для меня), я не нашла.
Интересно помнят ли эти успешные представители французской элиты меня? Я их помню. Уже 20 лет многие интроекты в моем сознании звучат по-французски. Слова Бруно, Элен, Барбары и Андре выгравированы в моем мозгу и записаны в тело практиками.
Кстати, совсем другие 3 истории - наших иммигрантов в Париже - сносят крышу. Не все так радужно в Париже, как это было со мной. Я ведь еще передавала посылки и поручения.
Напоследок ужастики – я их тоже четко помню в деталях и в ощущениях. Наташа вышла замуж за француза, забеременела, он ушел на год в армию, а его родители выгнали ее из дома и она целый год бомжевала беременная со всякими фриками, спала в одной постели с какой-то старухой и ее собаками, голодала и побиралась. Еще один парень женился на ревнивой француженке- наркоманке. А еще одна еврейская семья постоянно конфликтовала с арабскими соседями, до полиции и судов. Просто больно вспоминать.
Следующая моя поездка во Францию на полгода в Сорбонну и Институт Политических Наук была не менее трогательна и сюрреалистична.
Комментариев нет:
Отправить комментарий